Книга: Эдгар Аллан По Рассказы Переводы разные
ФОН КЕМПЕЛЕН И ЕГО ОТКРЫТИЕ
© Украинский перевод. М. Б. Габлевич, 1992.
После весьма подробной, исчерпывающей доклада Араго, не говоря уже о резюме, что его поместил «Дурноманів журнал», и о только что опубликован детальный отчет лейтенанта Море, никто не посчитает, конечно, что, выкладывая несколько случайных замечаний по поводу открытия фон Кемпелена, я намерен рассмотреть этот вопрос с научной точки зрения. Цель моя проста: во-первых, рассказать немного о самом фон Кемпелена (с которым несколько лет назад я имел честь познакомиться), поскольку все, связанное с его лицом, теперь не может не вызвать интереса; во-вторых, осмыслить в целом последствия его открытия.
И еще, пожалуй, одно: начать эти беглые заметки решительным отрицанием общераспространенной, кажется, мысли (и висотаної, как обычно в таких случаях, из газет), якобы это открытие, безусловно, поразительно,- есть першовідкриттям.
Если обратиться к «Дневника сэра Гемфри Деви» (Лондон, «Коттл и Манроу», 150 с), то со страницы 53 и 82 можно увидеть, что этот выдающийся химик не только пришел к той же идее, но и продвинулся значительно дальше, и именно в Те экспериментальной разработке, так триумфально завершенной фон Кемпеленом, которому, бесспорно (говорю это не колеблясь и могу при необходимости довести), «Дневник», по крайней мере, послужил первым толчком к его собственных начинаний, хотя при этом он не вспоминает даже словом. Не могу не привести двух, хоть и немного специальных, уступов из «Дневника», а также одно уравнение сэра Гэмфри. (Поскольку у нас нет нужных алгебраических знаков, а «Дневник» можно найти в библиотеке Атенеуму, пропускаем здесь незначительную часть рукописи мистера По.- Ред.).
Заметка с «Пытливого курьера», которая кочует сейчас по газетам и в которой изобретение приписывается некоему мистеру Тражу из Брунсвика, штат Мэн, представляется мне, честно говоря, немного сомнительной, и то по нескольким причинам, хотя ничего невозможного или невероятного в том сообщении нет. Не буду вдаваться в подробности,- взглянем только на то, как написано заметку. Она, кажется, противоречит правде. Тот, кто подает фактические данные, вряд ли будет заботиться о точные даты и названия местностей так, как это делает мистер Траж. Кроме того, когда мистер Траж и действительно совершил открытие, как он утверждает, в указанное время,- около восьми лет назад,- то почему же он сразу не воспользовал из тех огромных благ, что их (это и дураку понятно) несло ему, даже человечеству это открытие? Невозможно поверить, чтобы кто-то в здравом уме мог открыть то, что якобы открыл мистер Траж, и при том вести себя, как бессознательная ребенок,- как болван, как признает сам Траж. Кстати, кто он - этот мистер Траж? Может, и заметка в «Любознательному курьере» - выдумка, чтобы «наделать шума»? Следует признать, что от нее сильно попахивает ошуканством. Как по моему скромному мнению, придавать ей какой-большого веса не стоит. И когда бы я из собственного опыта не знал, как легко можно обвести вокруг пальца ученых мужей в том, что выходит за пределы их компетенции, я немало удивлялся бы, что такой блестящий химик, профессор Дрейпер, вполне серьезно трактует такого изобретателя, как мистер Траж (а Шутка ли?).
И вернемся к «Дневника сэра Гемфри Дэви». Он не предназначался для публики даже после смерти автора,- кто хоть немного знаком с писательским ремеслом, убедится в этом сразу, только посмотрев на стиль. Например, на с. 13, где говорится об опыте с закисью азота, читаем: «Через неполных полминуты дыхание возобновилось, постепенно ослабли и появилось другое, словно немного напряглись все мышцы тела». О том, что «ослаб» не дыхание, свидетельствует и дальнейший контекст, и форма множественного числа глагола. Предложение, бесспорно, должно было звучать так: «За неполных полминуты, [когда] дыхание возобновилось, [эти ощущения] постепенно ослабли и появилось другое [ощущение] - словно немного напряглись все мышцы тела». Есть еще десятки подобных примеров, которые доказывают, что рукопись, так опрометчиво подан к печати, был обычным черновиком, писаной не для чужого глаза; проанализировав ее содержание, каждый толковый удостоверится, что высказанное мной предположение вполне справедливо. Ведь в научных вопросах сэр Гэмфри Дэви не терпел голословности,- не тот это был человек. Он не просто сторонился каких-либо претензий, а до смерти боялся, чтобы его не обвинили в емпіризмі, и,- даже при полной уверенности, что он на правильном пути,- молчал до тех пор, пока абсолютно все было готово для якнайпереконливішої демонстрации. Горькими, пожалуй, были бы последние минуты его жизни, когда бы он знал, что его пожелания - чтобы этот «Дневник» (где полно незрелых мыслей) сожгли - осталось неуслышанным: ведь так оно и случилось. Говорю «его пожелания», потому, думаю, нет никакого сомнения в том, что это черновик принадлежала бумаг, предназначенных ним «для сожжения». На счастье или на беду она избежала огня - еще неизвестно. Я не спрашиваю, не послужили те выше цитируемые уступы (да и некоторые другие тоже) подсказкой для фон Кемпелена, но повторяю: еще неизвестно, это важное открытие (крайне важно само по себе) выйдет человечеству на пользу или на вред. Дураку ясно, что фон Кемпелен и его ближайшие друзья соберут богатый урожай. Думаю, они достаточно шустрые, чтобы вовремя «обездвижить» - накупить домов, земельных участков и прочего добра непреходящей стоимости.
В коротком сообщении фон Кемпелена, что появилось в «Отечественном журнале» и с тех пор не раз передруковувалося, есть несколько кривотолков немецкого оригинала,- видимо, упущения переводчика, который, по его словам, взял этот материал с последнего выпуска пресбурзького «Schnellpost». Слово «viele» он (да и не только он) истолковал неправильно, а «жале» - это, видно, перевод слова «Leiden», точное значение которого «страдания»,- предоставляют целом текстовые совсем другой окраски; в конце концов, все это, в основном, только мои догадки.
Однако фон Кемпелен отнюдь не «мизантроп»,- по крайней мере не кажется таким. Познакомился я с ним совершенно случайно и вообще не берусь утверждать, что я его знаю, но видеться и разговаривать с человеком такой славы (как он ее еще не приобрел, то приобретет за несколько дней) - это для наших времен вещь немалая.
«Литературный мир» заявляет, будто он родом из Пресбурга (видимо, под влиянием сообщения в «Отечественном журнале»), но я с утешением могу удостоверить,- поскольку слышал это из его собственных уст, что он родился в Утиці, штат Нью-Йорк, хотя родители его, кажется, из Пресбурга. Семья их каким-то образом связана с Мельцелем, известным владельцем автоматического шахматиста. (Когда мы не ошибаемся, изобретатель этого автомата имел фамилию Кемпелен, фон Кемпелен или что-то подобное.- Ред.) Сам он невысокого роста, коренастый, имеет большие жирные голубые глаза, песочного цвета волосы и бурці, широкий, но приятной формы рот, красивые зубы и, кажется, орлиный нос. Одна стопа у него с ґанджем. В разговоре искренен, а в манерах - сплошная bonhommie (1). Одно слово, и внешностью, и поведением он меньше всего в мире похож на «мизантропа». Шесть лет назад в Провиденсе, на Роуд-Айленде, я в течение недели жил с ним в одном отеле и в сумме пробалакав с ним часов три-четыре. Говорил он в основном на злободневные темы и ни словом не обмолвился о свои научные интересы. Отель он покинул раньше меня, собираясь ехать в Нью-Йорк, а оттуда - в Бремен: именно в этом городе впервые было опубликовано его большое открытие,- точнее, именно там это открытие впервые приписали ему. Вот, можно сказать, и все, что мне известно о славном ныне фон Кемпелена, но, думаю, что такие подробности будут интересны для публики.
(1) Доброта (dm.).
Можно не сомневаться, что большинство причудливых слухов, которыми обросло это дело,- просто выдумки, достойны такой же веры, как и сказки о Алладінову лампу, хотя, разумеется, здесь, как и в случае с теми калифорнийскими открытиями, правда может оказаться химернішою, чем выдумка. По крайней мере история, которую я расскажу,- факт настолько проверенный, что можно принять его безоговорочно.
В Бремене фон Кемпеленові жилось отнюдь не богато, и все знали, что он не раз прибегал к умопомрачительным хитростей, чтобы наскрести хоть немного деньжат. Когда поднялась шумиха вокруг подделки документов фирмы «Гутсмут и К°», подозрение пало на фон Кемпелена, поскольку именно он приобрел немалую усадьбу на Гасперіч-Лейн, а объяснить, откуда взял то деньги, отказался. Впоследствии его арестовали, и, не найдя никаких определенных доказательств, выпустили на волю. Однако полиция пристально следила за ним и обнаружила, что он часто ходит куда - то-всегда одной и той же дорогой - и всегда словно пропадает на том самом месте - в лабиринте узких, крученых переулков, воровским жаргоном называется Donder-gat. Наконец благодаря большой настойчивости его таки выследили и, ворвавшись на чердак старого семиэтажного дома в переулке Фляцплац, думали, будто поймали на горячем - подделке документов. Да и он, говорили, так всполошился, что в полицаев и сомнения не было: преступник! Надев на него наручники, они обыскали комнату или, скорее, комнаты, ибо, кажется, он нанимал целую мансарду.
Дверь того помещения, где его было поймано, вели в кладовку размером десять на восемь футов, заставленной каким-то химическим принадлежностями, о назначении которого до сих пор ничего не известно. В углу в небольшой печи горел огонь, а на огне стоял как двойной тигель - два тигле, соединенные возле венец трубкой. Один тигель был почти доверху заполнен свинцом - расплавленная масса чуть не доходила до отверстия трубки; во втором густо дымился какая-то жидкость. Фон Кемпелен, рассказывают полицейские, поняв, что попался, тут же обеими руками схватил тигле (у него на руках были перчатки, как потом оказалось, асбестовые) и вылил все на пол кафельную. Именно тогда ему надели наручники и прекратили обыск, чтобы обыскать его самого, и только ничего необычного не нашли,- лишь бумажный сверток с каким-то порошком в кармане пиджака; как выяснили впоследствии, то была смесь сурьмы и какого-то неизвестного вещества в почти одинаковых пропорциях. Установить состав этого вещества не удалось и по сей день, но нет сомнения, что когда его таки будет установлен.
Вместе с арестантом полицаи перешли из шкафа в прихожей, где тоже ничего существенного найдено не было, а оттуда - в спальню. Перерыли ящики и коробки, но поймали лишь какие-то неважные бумаги и несколько золотых и серебряных монет. Наконец, заглянув под кровать, они увидели обычную кожаную чемодан - приличный, без зави-сел, замков или защелок, еще и небрежно прикрытую крышкой, не вдоль, а поперек. Хотели вытащить ее оттуда, но обнаружили, что даже совместными усилиями (было их трое, и все верзилы) «невозможно ее сдвинуть с места». Удивлялись они, удивлялись, аж один полез под кровать, посмотрел и сказал:
- И что здесь удивительного,- она битком набита старыми медяками!
Упершись ногами в стену, чтобы иметь точку опоры, он со всей силы навалился на чемодан, а товарищи, тоже со всей силы, тянули ее к себе,- так, с большим трудом, ее добыли из-под кровати и обследовали, чем она набита. Оказалось, что «старые медяки» - это небольшие гладкие кружочки металла неправильной формы размером от горошины до доллара, более-менее плоские и в целом «очень похожи на свинец, когда его расплавить, вылить на пол и дать застыть». Одно слово, все три полицаи были свято убеждены, что то - медяки. О том, что то золото, они и понятия не имели, как такая чушь могла прийти им в голову? Представьте себе их удивление, когда второго дня весь Бремен узнал, что «куча медяков», которую они тащили в полицейский участок, не потрудившись хотя бы одненького опустить до собственного кармана,- не просто золото, чистое золото, но и металл, гораздо ценнее тот, из которого чеканят монеты; фактически говоря, абсолютно чистое, якнайщиріше золото без малейших примесей!
Нет нужды описывать, как фон Кемпелен признался (в том, в чем признался) и как его уволили, потому что все это известно. То, что он оправдал,- по духу и сути, если не по букве,- давнюю призрачную мечту о философский камень, ни один толковый человек не будет возражать. Выводы Араго, конечно, требуют якнайуважнішого изучения, но и он не безупречен, и то, что в его докладе говорится о висмут, следует принимать cum grano salis (1). Дело в том, что сегодня ни один анализ не давал результатов, и когда сам фон Кемпелен не подкинет нам ключика к собственной тайны, дело это, вероятнее всего, еще не один год остается in status quo (2). На сегодня мы знаем, можно сказать, твердо одно: чистое золото вполне возможно очень легко получить из свинца в соединении с некоторыми веществами, состав и пропорциональный содержимое которых неизвестно.
(1) 3 некоторой осторожностью (лат.).
(2) Без изменений (латин.).
Развлекают, конечно, и о ближние и дальние последствия этого открытия,- открытие, что его не каждый умный человек сразу свяжет с повсеместным повышением интереса к золоту, вызванным недавними разработками в Калифорнии; эта мысль неизбежно ведет за собой другую: Кемпеленів изобретение оказалось бы крайне несвоевременным. Ведь немало людей лишь за то не подались в Калифорнию, прикинули: если там такие богатейшие залежи, то золото настолько упадет в цене, что ехать за ним в такую даль неизвестно стоит. А что давеча скажут те, кто таки собрался ехать, или - тем более - те, кто уже там, когда они узнают об это удивительное открытие? Открытие, которое прямо указывает, что золото, если не брать во внимание стоимость его производства, какой она будет, теперь - а вскоре (фон Кемпелен вряд ли долго держать тайну) - цінитиметься не дороже, чем свинец, и гораздо дешевле, чем серебро. Сегодня очень сложно предугадать, чем обернется это открытие, и одно можно сказать наверняка: если бы сообщение о нем появилось полгода назад, это ощутимо сказалось бы на заселении Калифорнии.
В Европе сейчас оно далось понять тем, что цена свинца выросла на двести процентов, а серебра - почти на двадцать пять.
Книга: Эдгар Аллан По Рассказы Переводы разные
СОДЕРЖАНИЕ
На предыдущую
|
|